вопрос к историку человека

[bgmt]

Мы (понятно, кто мы) много читали про сталинское время. Я застал его ребёнком, и я помню, как мне становилось страшно, когда на улице мама обращалась ко мне по-французски (она пыталась меня учить, я сопротивлялся): у меня было твёрдое убеждение, что на улице нельзя говорить не по-русски, опасно. Мне вроде никто этого не объяснял, да и не то чтобы это было особенно верно.
Лучшее, что я читал - это не лагерные романы, а "До свиданья, мальчики". За счёт умолчаний и за счёт абсолютно понятной (нам) амбивалентности.
Но вот чего я никогда, никогда не читал - в романах или в дневниках, и в рассказах не слышал - это того, как чувствовал себя среди всеобщего оптимизма и энтузиазма человек, который понимал, что вокруг делается. Они ж были? Хотя кто они были, приходится гадать и говорить себе: ну вот Эренбург, он умный еврей, царедворец, он до того написал "Хулио Хуренито" и "12 трубок", он написал потом "Да разве могут дети юга", он всё видел и всё понимал; но это логический вывод, доказательств нет. Вот, казалось мне, Чуковский, ну как он мог поддаться? Но вышли дневники Чуковского, и непохоже, что Сталина он хвалил для гебешного читателя. Хотя и тут не доказать. Вот Зощенко; что у него стёб, что нет? Я не знаю.
Но, конечно, были. Безымянные для нас. Для меня, по крайней мере.
Так вот - как себя чувствовал человек, окружённый страной молодого фашизма, честно принимающей себя за страну светлого будущего? Что было у него в голове, когда он  себя не выдавал ничем, нигде и никогда? Это ведь не то, что мы называли в 60-70е внутренней эмиграцией, не то, что называем ею сейчас. Это абсолютное молчание. Человек же не может без общества, значит, у таких людей были друзья; но я сомневаюсь, чтобы многие из таких могли позволить себе роскошь откровенности с друзьями.
Прав ли я, что это нигде не описано (ну, кроме Орвелла)(мне справедливо отвечают, что у Орвелла тоже нет)?

История занимается событиями. Человек живёт не в среде событий, а в среде восприятия событий. Это единственное, что было бы мне в истории интересно. Но где эти историки?

Comments

[a-konst.livejournal.com]

"Страна молодого фашизма" в 30-х годах - это Италия.
Не подменяйте терминов.
Понятно, что вам очень хочется называть СССР фашистской страной, но это не так в любом строгом толковании термина.

[bgmt.livejournal.com]

Я не в первый раз сталкиваюсь с уверенностью математиков, что определение имеет абсолютное существование.
Не существует "строгого толкования термина". Существуют разумные определения, выделяющие кластеры объектов, близких в какой-то метрике, и неразумные, для которых такая метрика может работать только пока не встречается ещё один объект.
СССР - фашистская страна в большинстве определений фашизма. Единственное определение, в котором это не так, это то, где к обязательным чертам фашизма причисляется устремлённость в прошлое; тогда нет. Но тогда нужно ввести ещё один термин, а я за экономию терминов, если нет необходимости.
Я многократно давал определение фашизма в моём понимании, и не буду переписывать этого ещё раз. Мне ни разу не возразили конструктивно. Конструктивное возражение - это не "в википедии иначе написано", а "если употреблять вашу терминологию, то мы придём к неудобству, которое и вы, вероятно, признаете таковым". Такое возражение разумно; поэтому, скажем, многократно было расширено понятие числа, и поэтому же бесконечность не была причислена к числам; поэтому распределения часто называют обобщёнными функциями; поэтому объект, введённый Фейнманом, продолжает называться интегралом; поэтому в одном контексте стекло -твёрдое тело, но в другом - жидкость; и поэтому релятивистское понятие массы (не массы покоя) продолжает быть предметом терминологических споров.
А вот "в словаре написано" - нет, это неприемлемое возражение.

[a-konst.livejournal.com]

Да, я помню, что эту тему мы с вами уже обсуждали.
И тем не менее возражу, что с таким подходом можно для любого слова объявить свое значение, которое удобно лично мне, и отвергать возражения ровно с такой же аргументацией.

И более того, попробую сформулировать конструктивное возражение. - ваше определение фашизма неудобно для использования в дискуссиях потому, что размывает термин и придает аргументации ауру "навешивания ярлыка". (не знаю, признаете ли вы это неудобством, но мне кажется, вам бы не хотелось, чтобы ваши аргументы воспринимались как просто "набрасывание г..на на вентилятор")
Использование своего определения любого термина допустимо, если его использование в тексте не аппелирует к внешним коннотациям, связанным с этим словом. Для слова "фашизм" отвлечься от этих коннотаций, по-моему, невозможно в любой дискуссии, поэтому произвольно расширять его значение "потому что я так понимаю", на мой взгляд, недопустимо.

[bgmt.livejournal.com]

Я думаю, что вы говорите о советских коннотациях. Исключительно. По не вполне мне ясным причинам в СССР слово "нацизм" было просто заменено словом "фашизм". Поэтому все советские коннотации связаны с гитлеровской Германией.
Каковы бы ни были причины, это разрушает возможность анализировать явление во всех его проявлениях. Точно так же, как слово "социализм" и по-русски должно перестать значит "тот строй, который был в СССР", и слово "демократия" должно перестать значить "та лапша, которую вешали на уши в 90х", иначе в языке просто не будет слов для описания реалий.

Во всём мире, затронутом Второй Мировой, кроме СССР, слово "фашизм" имеет очень широкие коннотации - и употребляется, как кажется мне, по делу. Иногда спорят, когда есть пограничные случаи. Скажем, та же Португалия. Автократия или фашизм? На грани.

Интересно, что в период "оттепели" таких вопросов не возникало. То, что сталинский строй был фашистским, было предельно ясно всем, кто видел вокруг себя постепенно уменьшающуюся тоталитарность. Это было ясно Шварцу, поэтому перед "Драконом" на сцену выходил Акимов (кажется) и говорил "в этой пьесе описывается фашизм, только фашизм и ничего, кроме фашизма!" (тогда было можно). Это было ясно Ромму, который сделал фильм "Обыкновенный фашизм", где аллюзии были густы. Это было ясно Игорю Кону, который предлагал определение интеллигента как человека, который носом чует любой фашизм. Я не знаю, было ли это ясно или так случайно получилось в "17 мгновениях"; но сходство прёт. (Это уже после оттепели, так что кто его знает, я вот просто ошалел, что такое пропустили).

Мне, представьте себе, совершенно безразлично, кто решит, что я навешиваю ярлыки или набрасываю на вентилятор. Я даю себе право говорить то, что я думаю, так, как я думаю, а что переубедить можно мало кого, это я знаю заранее, такие нынче времена. Я не согласен обеднять язык, отказываясь от слов, которые приобрели в больном обществе не те коннотации. Есть исключения, они касаются слов, без которых легко обойтись. Скажем, без слова "демократия" при описании реальности не обойтись (и даже российской, потому что местные очажки демократии, где люди реально обсуждают то, что им важно, существуют), и тут я слова не отдам и не буду заменять другим. А вот без слова "патриотизм", которое когда-то у кого-то (у Лорки, скажем) значило "любовь к своей стране" и которое приобрело совсем другое значение, я легко обойдусь. Я обойдусь без слова "коммунизм", которое описывает исходно нереальное явление; то, что это явление могло бы у другого биологического вида, или у нашего в неизвестном будущем, стать реальным, мало интересно, пусть уж коммунизмом называется то, что представлял СССР. Но я не обойдусь без слова "фашизм" как термина, позволяющего описывать то сходство, которое мне важно.

Особенно важно, кстати, чтобы одни и те же слова не употреблялись по-русски и не по-русски в противоположных смыслах. Людей, которые могут верно понять высказываение в такой ситуации, слишком мало. Вот ещё одно слово, которое уже не только по российской вине приобрело не два, а больше смыслов: либерал. Очень жаль, потому что в результате я его просто не употребляю, а дыра для термина есть.