Une vie

Фоток, ну, не гора, но много. Наверно, я ещё их помещу, потому что жалко, чтоб пылились на диске просто так...

Завтра в Париж. Напоследок сбегали на холмик в десяти минутах от дома.

Никогда бы не подумала, что закаты над виноградниками сродни морским.











( Read more... )

В пасмурную субботу после того, как я позанималась со своими третьекурсниками, чтоб подготовить их к надвигающемуся экзамену по конечным автоматам, мы прогулялись к деревне Bastidonne, которую мы с Машкой обзываем Бастиндой. Километрах в шести от нас она. А над ней часовенка, верней, руины часовенки.

По дороге встретились ворота, за которыми проживает собака, сожравшая двух почтальонов, пять мячей и трёх воров (фотография удостоверяет).

Встретилась ёлочка-туя возле избушки, на который висит три ёлочных шарика...

Ещё встретились костры. Виноград обновляют. Выкорчёвывают старые деревяшки, жгут их, чёрных крепких причудливых, из которых по весне полезли бы нежно-зелёные лозы…

А на освободившееся пространство либо новый сажают виноград, либо не-виноград, чтоб отдыхала земля, не всё ж в одном месте одному и тому же расти. Франсуа утверждает, что гораздо лучше чередовать.

От часовенных руин взгляд – будто с низколетящего самолёта…











( Read more... )

Холодает. Иней утром на траве. Днём воздух холодный, а солнце горячее - и я даже вспомнила март на озёрах на Карельском, - когда на замёрзшем озере из воткнутых под углом в снег лыж получался отличный шезлонг, и стянув свитер, затаившись в тёплом себе, подогретом солнцем снаружи, жмурился и подставлял солнцу нос и плечи.


Наше здешнее холодно - 13 градусов днём вместо двадцати.

И всё равно ещё удаётся часа два поработать на улице возле тёплой стенки дома.

Виноградники постепенно облетают, а на весеннем лугу возле дома почему-то всё больше распускается бепых крестоцветных – белой сурепки, и всё сильней от луга этого медовый запах.
***
Вот так было дней десять назад











( Read more... )

Над нашим домиком плато, – оно внутри владений маркиза Карабаса Франсуа, – огромная поляна, заросшая сорняками, – странными высокими травами в колючих шариках-плодах, цепляющихся за Танину шерсть. Ну, и виноградники, не только сорняки.

Наверно, когда-то верхушки холмов срыли, сделав холмы пригодными для террасного земледелия. Когда?

Мы поднимаемся туда сначала по аллее между громадных платанов, а потом под соснами. С другой стороны поляны спуск на дорожку между дубов и сосен, ведущую в городок La Tour d’Aigues, к которому приписано поместье Франсуа.

Сверху, с поляны, ¬– вид на крыши, церковный шпиль, замковую стену.

Вчера мы с Таней вместо того, чтоб спускаться по обычной нашей крутой тропинке вниз на высоту городка, спустились по-другому – оказались на обнимающей холм дорожке повыше, – и оттуда город на фоне холмов за ним повернулся как-то иначе.

Я вспомнила, что в полудетстве, в 9-ом-10-ом классе, когда Солженицын был не просто любимым писателем, а главным моим героем, я очень любила его крохотки, читала по много раз на тонких под копирку почти слепых листах.

И вспомнила начало одного крошечного не рассказика даже, скорей это всё ж это то, что называлось стихотворениями в прозе.

«Теперь деревня Льгово, а прежде древний город Ольгов стал на высоком обрыве над Окою: русские люди в те века после воды, питьевой и бегучей, второй облюбовывали – красоту….»

Россию я толком не знаю – Ленинград, Москва, дальше мне захотелось сказать Таллин, Вильнюс, но я вовремя осеклась. Коктебель, Северный Кавказ – горы. Перед отъездом второпях я побывала в Суздали и Владимире, увидела Покров на Нерли.

Вот эта обжитость земли, эта связь с теми, кто тут раньше жил, мёд-пиво пил, – эти городки на вершинах холмов, – как избушки на курьих ножках – повернись к лесу задом, ко мне передом, – для меня всё это возникло во Франции, в Италии.

Я шла и удивлялась – вот ведь – меняется ракурс, и как же отчётливо вырисована крепостная стена на фоне синего холма сзади…

Русские, французские, итальянские люди – кто ж знает, думали ли они о том , как стены и башни будут смотреться с холмов через пятьсот лет, или только о том, как защититься от врагов, как добыть пищу? Папу, глядя на французские городки, всегда занимало, а как жители таскали воду из речек под холмами…

А уж закаты светом на стволах, попавшие золотом на старые итальянские полотна, – и вовсе не от людей пошли…

Мохар, улыбающийся мальчик с Берега Слоновой Кости, принёс нам сегодня те самые яйца куриц, которые я в его произношении не могла разобрать.

Коробка из 12-ти яиц, и ещё два сверху на коробку водрузил. Поставил у двери и убежал. Я услышала Танин лай, открыла дверь и обнаружила, что эти два дополнительных яйца ещё тёплые.

У нас лёгкий мистраль, несерьёзный, но всё же – «пронзительный ветер - предвестник зимы, дует в двери капеллы святого Фомы…»

Тане на бегу аж уши раздувало. И видимо, запахи все усилились, нос у неё просто сам по себе зарывался в сухие листья, оторваться не мог. И как водится, было не увести её от тракторят и хозяйственных построек, ¬– сарайчиков со всяким оборудованием.

Ньюфиха Катя в детстве очень тракторов боялась. Мы с ней восьмимесячной две недели прожили в деревне в Центральном массиве, где на дороге была тракторная стоянка – так Катя прямо к земле прижималась, когда мимо надо было идти. Впрочем, потом совершенно неожиданно она бояться перестала, а наоборот помчалась в поле за трактором, еле её отозвала.

Платановые листья с цоканьем вприпрыжку носились по дорожкам. То навстречу нам, то от нас убегали.

Помимо прочей работы, я включилась в массовый обзвон студентов – кураторам курсов пришло в голову, что неплохо бы убедиться, что всё у ребят в порядке, что они учатся на карантине, а не ваньку валяют, и ежели кто в бедственном положении, попытаться как-то помочь.

Взялись мы вмногером – 3000 студентов – не жук начхал. Я сегодня среди прочих дел четверым позвонила. Все оказались благополучными. Серьёзная девчонка в больших очках уехала к родителям в Бретань и процветает. А мальчишка с непроизносимой бретонской фамилией с двумя апострофами (после первой буквы и перед последней), тоже серьёзный, эдакий хороший ученик, отправился к подружке в Тулузу. Мальчишка с северо-африканской фамилией, живущий с родителями в парижском пригороде, сказал, что занятия вживую ему милей, но, в общем, всё ничего, а когда для командного проекта по электронике, приборы понадобились, они денёк в школе поработали – пускают, если небольшой группой. Самый славный – чёрный мальчишка с огромной улыбкой. Уехал к родителям в Ниццу – сказал, что два достоинства у карантина – вот к родителям поехал, и ещё ¬– не приходится в 5 утра вставать, чтоб успевать к восьми на занятия. Перед самым карантином у него бедствие случилось – компьютер он свой залил. Надо сказать, постоянная у студентов история – ещё и заливают чёрте чем, липкой кока-колой, к примеру. Теперь вот надо покупать, ждёт black Friday через десять дней, а лекции слушает либо на компе сестры, если ей не нужен, либо на телефоне. Говорит, что комп должен сам купить, и что за учёбу сам платит. Я спросила, как он справляется. Сказал, что в первые два года, когда учился в двухгодичном техническом колледже, всю стипендию, положенную ему как сыну малозарабатывающих родителей, откладывал. Ну, и летом работает. Учится он средне, и, кстати, скорей всего потому и у нас, а не в бесплатной инженерной школе, – чтоб тяжкого конкурса не проходить. Весёлый такой оптимист, завалил мой экзамен, но кое-как выплывет за счёт приличной оценки за семинары, где определённо не то чтоб прямое списыванье имело место, но уж групповые решения домашек точно.

Когда мы с Таней с вечерней прогулки вернулись (Бегемот и не гулял – целый день защиты проектов у него шли), заглянул Франсуа – принёс бутылку собственного виноградного сока из мускатного винограда. Хвастливо так сказал: «ну что, ничего жизнь в деревне-то?» И я честно ответила – кайф, эта деревенская жизнь.

Вот ведь – как известно, живёшь – до всего доживёшь. В толстостенном доме под деревянным потолком – тёмные доски, да балки поперечные. Ну как могло когда-то в голову прийти, что в провансальской деревне мне будет ощущаться дома, у себя…

У Лосева в Меандре – про то, что не мог он себе представить, что дом будет – не Невский, где он остановил такси, везущее в аэропорт – и навсегда, вытащил простуженных детей, чтоб поглядели и запомнили – а дом будет в лесу в Америке, и олени приходят под окна…

Слои жизни, и мы где-то там в серединке запрятаны. С тёмным ленинградским зимним утром, с запахом брезентовой палатки и лапника… С тем, с другим, с третьим – малюсенькое я – колобок – от бабушки, от дедушки, ну, уж и от лисы тоже!