Une vie

найдено nornore

Есть тети как тети,
Есть дяди как дяди,
Есть люди как люди,
Есть бляди как бляди.

Есть дяди как тети,
Есть тети как дяди,
Есть бляди как люди,
Есть люди как бляди.

Я давно изредка (sic) размышляю о странностях человеческого отношения к смерти. Как все мы, наверно.

Есть старый анекдот в нескольких частях, где женщина приходит к врачу, врач говорит "ваш муж неизлечимо болен и завтра умрёт", она рыдает. В каждом следующем варианте врач увеличивает срок, женщина рыдает. В последнем он говорит "болезнь вашего мужа неизлечима и через тридцать лет он с неизбежностью от неё умрёт", женщина рыдает и вдруг вспоминает, что мужу семьдесят...

Никто не решил, на каком сроке нужно перестать рыдать.

Я вдруг представил себе вполне в нонешнем постмодернистском духе передачу по радио, радостный диктор говорит "С добрым утром, дорогие слушатели! А мы про вас кое-что знаем! Каждому, кто нас слушает, кроме родившихся за последние сутки младенцев (но они нас не слушают, хаха!), осталось жить на сутки меньше, чем вчера! " А ведь, небось, обидно будет такое слушать.

Мы боимся смерти. Но как-то странно мы её боимся. Мы делаем кучу вещей, которые заведомо сокращают жизнь, и не делаем тех, которые её в среднем продлевают. Ездим на машинах и жрём чего ни попади. (Никогда не знал, как оно - ни попади - пишется). Но на самом деле всё ещё страннее. Мне кажется, что человек, размышляющий о самоубийстве и не уверенный, что он это сделает (как, утверждают психологи, подавляющее большинство даже тех, кто и вправду пытается покончить с собой), очень огорчится, если ему сообщат, что если он передумает, то проживёт не 90 лет, а, скажем, 70. Мне кажется, что человек, составляющий завещание перед, ну скажем, горной экспедицией и думающий, что он с некоторой вероятностью умрёт в ближайший месяц или год, и совершенно это принимающий, тоже будет крайне огорчён, если выяснит, что у него рак, от которого он умрёт через десять лет. Мне даже кажется - хотя тут я уверен меньше - что человек - ну, может не каждый, - которому скажут, что ему остался жить месяц, легче это примет, чем то, что он, если выживет, не проживёт следующих двадцати лет. То есть странно воспринимается "оставшееся время": если короткое, то для некоторых и ничего, а если длинное, то пусть как можно длиннее.

Впрочем, это, конечно, спекуляция. Я никогда не расспрашивал никого, так ли. Мне так кажется - а почему кажется, не знаю.
Но что точно - это что "тайна смерти" равнозначна тайне времени, а точнее - является её частью. Мне не кажется, что кто бы то ни было понимает, что такое время (понимает время?) - ни философы, ни теорфизики, ни психологи, ни бегемоты. И что человек, не ощущающий тут тайны (вовсе для меня не религиозного свойства!) - то есть беспомощности познать и потребности познать - покрыт толстой коркой самозащиты.

Я, может быть, об этом уже писал - я сам не знаю, что у меня там в дебрях журнала, тэги я собираюсь толком расставить уже года два как, авось после сметри дух мой их расставит.

Так вот. Я читаю по-английски ну уж никак не медленнее, чем по-русски. (По-французски - в среднем медленнее, но это связано со стилем, то есть как по-русски если стиль замысловат). Статьи я по-английски читаю быстрее - проще структура фразы, прямее всё. Я пишу по-русски латиницей с 81 года, с самого начала битнета (никакого интернета ещё и на горизонте не было). Естественно, выработалось свободное чтение любой русской латиницы. Я считал, что мне всё равно. Мы все так считали.

По диагонали я тоже читаю по-английски так же, как по-русски, если текст литературный, и быстрее, если статейный.

И пребывал бы я в заблуждении, что два алфавита сидят одинаково глубоко, если б не ЖЖ.

В ЖЖ развился третий способ чтения: по вертикали. Когда проглядываешь ленту, глаз либо зацепляется, либо нет.

Так вот, по вертикали я всё написанное латинским шрифтом - по-русски оно или по-английски, без разницы - пропускаю. Автоматически. Не цепляется.

Я спросил Мблу, которая знает три языка примерно как я, и с опытом латиницы по-русски у неё тоже всё в порядке. Оказалось, и она так же.

То есть латинский алфавит во мне сидит не так, как русский. Наверно, это можно было бы выяснить и какими-нибудь тестами на миллисекунды восприятия; но кто ж их будет ставить? а тут само проявилось.

Интересно, однако.

Вылезши в середине неяркого, но и не пасмурного зимнего дня наружу около Gare du Nord, я посмотрел вокруг.
Обычные пастелевые цвета домов, пастелевое небо, даже асфальт пастелевый. Неконтрастно, если бы вдруг между домами высунулся кусок неба в рамке, легко было бы его принять за стену ещё одного дома.
И вдруг меня осенило: это ж цвет зефира! Дома и небо - точь-в-точь. Ну а асфальт - это как если б к зефирному материалу примешали немножко графита. Чуть-чуть.
Так я шёл, размышляя о сходстве вечного и преходящего, и вдруг меня осенило во второй раз.
Это ж цвет северокавказских горных рододендронов! Ну тоже, конечно, с отдельным замечанием про асфальт, но наверно, можно было б вывести такой.
А ведь до того я прожил всю жизнь, и не знал, что у рододендронов цвет зефира. Или наоборот.