Une vie

Я не учился в спецшколе. Я был с 9 по 11 класс в 38 школе, в "физическом" даже не классе - у нас было то ли два, то ли три "физических" полукласса, из-за разделения по языкам. Половина ходила на "практику" на завод, а мы - в НИФИ. Это было полезно, во всяком случае, для меня были полезны второй и третий год, когда я попал в реальную лабораторию (и, между прочим, занимался изготовлением нагревателей для вакуумных ловушек - берёшь асбест, размачиваешь, и лепишь слой асбеста - наматываешь слой проволоки, и так много раз. Но, вроде, асбестового рака у меня нет. Зато я научился паять стекло, хотя, наверно, разучился с тех пор).  Первый год я обсчитывал на арифмометрах фирмы Рейнметалл результаты экспериментов в лаборатории ядерной спектроскопии, и нередко нечаянно загонял устройство в деление на ноль, страшная штука, трясётся, вертится, остановиться не может.
Но реально хороший учитель у нас был один - математик Арон Рувимович Майзелис. Один из лучших или просто лучший в Ленинграде. Методы которого никто перенять не мог, они работали только у него, но от него вступительные экзамены по математике сдавали все, и задачи решали все, и уроки математики любили, хотя некоторые боялись: осуждаемое нынче обществом высмеивание глупости было у него вполне в ходу.

Так вот, мои родители не знали про существование 239 школы, а то, боюсь, попал бы я туда. Я очень давно понял, что очень рад, что я учился не в 239й. Она была менее элитной, чем склоняемые и спрягаемые сейчас на весь интернет школы, но всё же элитной. Там были "Алые паруса", культ Грина, прочая всякая ерунда - но главное, там был школьный патриотизм, "мы". А в 38й - не было. Я любил Арона, а школу - нет. Мы не составляли общества. Мы не чувствовали, что лучше других. И это, по-моему, прекрасно.

38я потом влилась в тридцатку, и как было там, я не знаю. Но я считаю, что мне очень повезло.