Я не вижу связи этих двух вещей. Мы говорим о разной причинности. В изучении языков дело не в жажде причинности (которая как раз больше у ребёнка, непрерывно спрашивающего "почему"), а в потере имеющегося в детстве механизма нецензурируемого запоминания конструкций и автоматического наведения порядка в них, не сопровождающегося обязательной подстройкой исключений под этот порядок. Это кончается когда у кого, в среднем вокруг 13 лет. Вступают в действие фильтры, которые легко обнаружить и классифицировать (скажем, вы просите повторить текст, вам его повторяют без артиклей, т.е. человек бессознательно проводит относительно сложную работу по выделению того, что он считает важным, артикли попадают в неважное). Т.е. прекрасно виден механизм проецирования чужого языка на свой. В этом контексте "причинность", про которую говорите вы, это просто попытка заменить то, что ребёнок делает автоматическим запоминанием, - как бы объяснением в терминах уже усвоенного языка. Это в среднем продуктивный процесс, хотя он, естественно, работает хуже, чем детский. Скажем, никакое объяснение не поможет понять русскому, почему au fur et à mesure, почему после одних глаголов de , а после других à и пр., а французу - почему по-русски ударения сдвигаются так, как они сдвигаются или почему ударяются или спотыкаются обо что-то. Но вот уже употребление en и y можно объяснить, и хотя ребёнку это не нужно, взрослому без такого объяснения не начать их правильно употреблять.
Причинность, о которой говорится в цитате, совсем другое явление. Оно скорее называется рационализацией. Стремление навести порядок в воспринимаемом мире (себе и мире) так, чтобы не было противоречий. Этот механизм давно известен в процессе фиктивного заполнения потерянной памяти при амнезиях. На самом деле он работает у нас всех при заполнении событиями тех моментов прошлого, о которых мы эти события напрочь забыли. Я читал очень интересные вещи о зрительной памяти: люди описывали места, которые врезались им в память так, что никаких сомнений у них не было - скажем, бомба рядом взорвалась, картина стоит в глазах - и оказывалось, когда были фотографии того же времени, что очень много у них в памяти неверно. Более того, оказывалось, что чем больше и чаще вспоминать что-то, тем больше оно искажается с каждым разом, и человек в этом не отдаёт себе отчёта никак.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
no subject
Date: 2014-11-25 09:02 am (UTC)Мы говорим о разной причинности.
В изучении языков дело не в жажде причинности (которая как раз больше у ребёнка, непрерывно спрашивающего "почему"), а в потере имеющегося в детстве механизма нецензурируемого запоминания конструкций и автоматического наведения порядка в них, не сопровождающегося обязательной подстройкой исключений под этот порядок. Это кончается когда у кого, в среднем вокруг 13 лет. Вступают в действие фильтры, которые легко обнаружить и классифицировать (скажем, вы просите повторить текст, вам его повторяют без артиклей, т.е. человек бессознательно проводит относительно сложную работу по выделению того, что он считает важным, артикли попадают в неважное). Т.е. прекрасно виден механизм проецирования чужого языка на свой. В этом контексте "причинность", про которую говорите вы, это просто попытка заменить то, что ребёнок делает автоматическим запоминанием, - как бы объяснением в терминах уже усвоенного языка. Это в среднем продуктивный процесс, хотя он, естественно, работает хуже, чем детский. Скажем, никакое объяснение не поможет понять русскому, почему au fur et à mesure, почему после одних глаголов de , а после других à и пр., а французу - почему по-русски ударения сдвигаются так, как они сдвигаются или почему ударяются или спотыкаются обо что-то. Но вот уже употребление en и y можно объяснить, и хотя ребёнку это не нужно, взрослому без такого объяснения не начать их правильно употреблять.
Причинность, о которой говорится в цитате, совсем другое явление. Оно скорее называется рационализацией. Стремление навести порядок в воспринимаемом мире (себе и мире) так, чтобы не было противоречий. Этот механизм давно известен в процессе фиктивного заполнения потерянной памяти при амнезиях. На самом деле он работает у нас всех при заполнении событиями тех моментов прошлого, о которых мы эти события напрочь забыли. Я читал очень интересные вещи о зрительной памяти: люди описывали места, которые врезались им в память так, что никаких сомнений у них не было - скажем, бомба рядом взорвалась, картина стоит в глазах - и оказывалось, когда были фотографии того же времени, что очень много у них в памяти неверно. Более того, оказывалось, что чем больше и чаще вспоминать что-то, тем больше оно искажается с каждым разом, и человек в этом не отдаёт себе отчёта никак.