Зато я могу легко проанализировать явление, предшествующее сегодняшнему. Я, видите ли, был советским евреем, заставшим в детстве самые худшие времена. И мои родители - отец сам ушёл из местечка, кончил гимназию, поступил уже при советской власти в университет; мать родилась во Франции у родителей, порознь уехавших из Балты, чтобы получить образование. Мне известна история самоидентификации евреев в условиях дискриминации, и она много чего объясняет вовсе не про евреев.
Царское время: дискриминация официальна и сильна. Результат: немалое меньшинство бежит из еврейского местечка с концами, разрывает любые связи с иудаизмом, идишем, шоломалейхемовской культурой, хочет быть просто людьми, раз в России, значит русскими. Когда в 36 году (кажется) вводили графу национальность, мой отец не знал, писаться ли ему евреем или русским. Это было обычное дело.
Послевоенное сталинское время: если ты еврей, ты еврей, обратной дороги нет. В условиях конца сороковых - начала пятидесятых быть евреем среди евреев было куда безопаснее, чем среди других. Начала создаваться заново новая этническая общность, которая этого не осознавала, никто тогда не рассуждал в культурологических терминах. Общность была, конечно, глубоко ущербна, потому что никакой культуры, кроме русской, у неё не было, еврейская была потеряна; но было общее недоверие к власти, общее стремление иметь хоть кого-то, кому можно доверять. Дискриминация при этом, что любопытно, была во многих отношениях значительно меньше царской, хотя в ряде других - вполне сравнима.
Эта ситуация вторичной этнизации продолжалась для меня - до моего отъезда в 1979 г., для других - года до 87го, вероятно. У неё были следствия. Идеи еврейского превосходства не было у евреев начала двадцатого века. А среди вторичных евреев - она встречалась. Идея, что дискриминации надо противопоставить обратную дискриминацию, когда возможно, не была частой, но существовала. Я хорошо знал университетского профессора, который завышал оценки евреям и занижал другим. (Надо заметить, всё же, что крайне мало кто из знавших это одобрял). Идея, что "нам" интересны только интересы евреев, процвела вполне широко, и может быть проиллюстрирована тем, что когда велась борьба за освобождения участников "Самолётного дела", она велась только евреями (в основном, правда, вовсе не русскими евреями) - я в это время был уже в Америке, и вполне мог следить. И она увенчалась победой. Всех освободили, кроме Фёдорова и Мурженко, не евреев, за них никто не боролся. Очень было гадко.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
no subject
Date: 2020-12-03 06:33 pm (UTC)Зато я могу легко проанализировать явление, предшествующее сегодняшнему. Я, видите ли, был советским евреем, заставшим в детстве самые худшие времена. И мои родители - отец сам ушёл из местечка, кончил гимназию, поступил уже при советской власти в университет; мать родилась во Франции у родителей, порознь уехавших из Балты, чтобы получить образование. Мне известна история самоидентификации евреев в условиях дискриминации, и она много чего объясняет вовсе не про евреев.
Царское время: дискриминация официальна и сильна. Результат: немалое меньшинство бежит из еврейского местечка с концами, разрывает любые связи с иудаизмом, идишем, шоломалейхемовской культурой, хочет быть просто людьми, раз в России, значит русскими. Когда в 36 году (кажется) вводили графу национальность, мой отец не знал, писаться ли ему евреем или русским. Это было обычное дело.
Послевоенное сталинское время: если ты еврей, ты еврей, обратной дороги нет. В условиях конца сороковых - начала пятидесятых быть евреем среди евреев было куда безопаснее, чем среди других. Начала создаваться заново новая этническая общность, которая этого не осознавала, никто тогда не рассуждал в культурологических терминах. Общность была, конечно, глубоко ущербна, потому что никакой культуры, кроме русской, у неё не было, еврейская была потеряна; но было общее недоверие к власти, общее стремление иметь хоть кого-то, кому можно доверять. Дискриминация при этом, что любопытно, была во многих отношениях значительно меньше царской, хотя в ряде других - вполне сравнима.
Эта ситуация вторичной этнизации продолжалась для меня - до моего отъезда в 1979 г., для других - года до 87го, вероятно. У неё были следствия. Идеи еврейского превосходства не было у евреев начала двадцатого века. А среди вторичных евреев - она встречалась. Идея, что дискриминации надо противопоставить обратную дискриминацию, когда возможно, не была частой, но существовала. Я хорошо знал университетского профессора, который завышал оценки евреям и занижал другим. (Надо заметить, всё же, что крайне мало кто из знавших это одобрял). Идея, что "нам" интересны только интересы евреев, процвела вполне широко, и может быть проиллюстрирована тем, что когда велась борьба за освобождения участников "Самолётного дела", она велась только евреями (в основном, правда, вовсе не русскими евреями) - я в это время был уже в Америке, и вполне мог следить. И она увенчалась победой. Всех освободили, кроме Фёдорова и Мурженко, не евреев, за них никто не боролся. Очень было гадко.
Я думаю, параллели вы можете провести сами.