статья Цветкова на Свободе

Апдейт:
мне говорят, что нет доступа.Ну, во-первыхЮ ставьте VPN, пока это возможно, а это пока воможно. В частности, я давал ссылу на ЦЕРНовский бесплатный быстрый VPN.

Но во-вторых, пожалуйста, вот текст:

Последний мост. Алексей Цветков – об игроке в казино

Слова "Гитлер", "нацизм", "фашизм" за прошедшие десятилетия утратили первоначальный смысл и превратились в простые ругательства. Теперь этот смысл стремительно возвращается. Самого Адольфа Гитлера, к счастью, не воскресить, но он стал прецедентом. В ряде книг о Владимире Путине, которых уже издана целая библиотека, упоминается, что в его досье в КГБ отмечалось, и не в положительном смысле, пониженное чувство риска, и прототип приходит на ум сразу. Не только приближённые фюрера видели в нём это качество, Гитлер сам им гордился, заявляя, что ходит только ва-банк: либо всё, либо ничего. Когда, уже после очевидного перелома в ходе войны, приближенные и союзники уговаривали фюрера предложить Сталину переговоры о сепаратном мире, он сказал при личной встрече диктатору союзной Румынии маршалу Иону Антонеску 23 марта 1944 года: "Когда обрушишь за собой последний мост, идёшь на битву с чувством облегчения и имеешь больше шансов добиться победы".

Помимо этой параллели детальное знание истории позволяет найти ещё множество в жизни и творчестве этих персонажей, хотя рисует Путин наверняка хуже. И всё же главное – не эти параллели, а контрасты. К моменту нападения на Польшу нацистская Германия была одним из самых промышленно развитых государств мира с мощными вооруженными силами, хотя добилась этого неординарными финансовыми мерами и находилась на грани банкротства. Урок истории заключается в том, что страна, развязывающая масштабную войну, должна опираться на развитую экономику. В этом плане ситуация России вроде бы не самая выгодная: её военная казна, заботливо подготовленная к моменту агрессии, сегодня большей частью оказалась недоступной, её военная подготовка, несмотря на пресловутые реформы в вооруженных силах, оставляет желать лучшего, а её тактика примитивна и не позволяет ей осуществить тот блиц-криг, который рисовали в бункере на глобусе – это явно не план "Барбаросса". Однако Путин не унывает, а его требования к Украине, США и НАТО по-прежнему остаются теми, которые он предъявлял изначально. Либо он не отдаёт себе отчёта в том, что на самом деле происходит, либо знает что-то, о чём мы лишь начинаем догадываться.

В современном мире существует понятие асимметричной войны – как правило, это нерегулярные силы, ведущие борьбу с регулярными. Это может быть партизанское или повстанческое движение, но это также и терроризм. Про партизан мы читали, что они водятся в лесах, но каким образом террористы, действующие обычно небольшими группами, надеются, а порой и могут добиваться успеха в противостоянии государству?

Современный террор – печальное последствие относительного триумфа либерализма. Невозможно себе представить, чтобы какая-то группа персов, захватив македонских заложников, требовала от Александра вывода войск из Персии. В те времена человеческая жизнь была разменной монетой, и террористы сегодня так и полагают, в то время как в нынешних развитых либеральных демократиях её считают высшей ценностью, не подлежащей обмену ни на какой товар. Отсюда и асимметрия: террорист захватывает заложников и выдвигает свои требования в обмен на их жизнь, не оставляя никаких сомнений в том, что он убьет несчастных в случае отказа. Государство вынуждено идти на переговоры, как бы оно ни декларировало их невозможность.

И если Гитлер вёл реальную войну, рассчитанную на победу с помощью стратегического перевеса и национал-социалистического боевого духа, то Путин действительно реализует спецоперацию – террористическую. Украина в ней одновременно и цель, и средство, вернее, лишь часть цели, первый этап. Главная цель, в чём мы уже неоднократно убедились, – ядерный шантаж с целью добиться от Запада выполнения пунктов изначального ультиматума, всех до единого.

В каком смысле порабощение Украины является целью, достаточно очевидно. Без этой своей отторгнутой части раненая империя резко отодвинута от Европы, провинциализирована, ей придан статус второстепенного игрока на мировой арене, у неё отнята значительная доля населения и ресурсов. Не говоря уже о том, что для Путина это своего рода пункт одержимости, в чём-то напоминающий еврейскую тему для Гитлера: хотя он пытается проецировать образ хладнокровного и расчётливого стратега, на его губах почти что выступает пена, как только речь заходит об Украине.

Но если бы речь шла только об Украине, у проблемы, с точки зрения Запада, было бы очевидное решение: мобилизоваться перед лицом угрозы и отбросить неприятеля. В конце концов, силы очевидно неравны и запасы прочности тоже. Но агрессия против Украины, помимо своего прямого смысла, ещё и рычаг, каким для террориста послужила бы демонстративная казнь заложника с целью подчеркнуть свою решимость. А решимость в данном случае выражается в том, что Кремль уже неоднократно и недвусмысленно намекал на свою готовность прибегнуть к ядерному оружию.

Я вырос и жил в биполярном мире, в двух противостоящих друг другу и до зубов вооруженных державах. Но в этом мире господствовал консенсус, что ядерное оружие – это щит, а не копье, и была разработана концепция гарантированного взаимного уничтожения, согласно которой любое использование такого оружия вызовет ответ в виде массированного удара по всей территории врага, но и враг успеет ответить тем же. У этой концепции было много критиков, и однажды, в период Карибского кризиса, она чуть было не дала сбой, но поскольку переговоры всё же не прерывались, кризис удалось погасить. И даже когда Никита Хрущев стучал ботинком по трибуне ООН и кричал: "Мы вас похороним!", все старались понимать это в более травоядном смысле, "догоним и перегоним по надоям". Эта конвенция так или иначе помогла сохранить мир на всем протяжении холодной войны.

И вот теперь эта конвенция нарушена человеком, для которого заложником стал весь земной шар. Над смыслом его угроз бьются десятки экспертов и телевизионных сотрясателей воздуха. Предположительно Путин может ударить тактической ядерной ракетой по малозаселенной местности или даже по военному объекту Запада. Подобного рода оружие – очевидная брешь в концепции гарантированного взаимного уничтожения, оно обладает ограниченной убойной силой, но риск последующей эскалации с трудом поддается оценке. А точнее, не поддается.

Большинство из нас надеется, что это всё-таки блеф и шантаж. Но это всё же блеф не из числа таких, когда террорист угрожает муляжом бомбы. Бомба в данном случае слишком настоящая. А о способности Путина к эскалации кризиса мы уже знаем больше, чем хотелось бы, и судьба Украины – лучшее тому свидетельство. Полагать, что в цепочке отдачи рокового приказа найдётся звено, которое его саботирует, наивно: в развязывании войны против крупной европейской страны такого звена не нашлось. Попутно возник другой вопрос: каким образом один человек в стране с огромным ядерным арсеналом мог захватить власть над этим арсеналом до такой степени, что чувствует себя вправе единолично им распоряжаться? Этот факт фактически сводит на "нет" всю существующую стратегию предотвращения ядерного столкновения.

У нас остался в запасе наивный способ самоутешения: дескать, это демонстративно трусливый человек, прячущийся от вируса в бункерах и удлиняющий переговорные столы настолько, что их впору снабжать телескопами. Можно ли вообразить, что он нажмёт кнопку, которая вместе со всеми нами сметёт с лица планеты и его самого? Но тут надо помнить, что он действительно пошел ва-банк, и ожидать, что Путин просто плюнет на свою ставку и выйдет из казино в одних прохудившихся штанах и с мятой сторублевкой в кармане, опрометчиво.

Briefing
Mar 19th 2022 edition
What’s the worst that can happen
The risk that the war in Ukraine escalates past the nuclear threshold
Disaster does not seem imminent but it does seem disturbingly possible
Mar 19th 2022

TO A 16TH-CENTURY siege warrior, the art of the escalade lay in climbing up a city’s fortifications without encountering something unpleasantly hot or sharp. To the men who rewrote the rules of strategy for the nuclear age, the art of escalation was the process which, bit by bit, moved a limited war towards an unlimited one. As in sieges of old, the key was a ladder: a conceptual one where each rung both increased the level of the conflict and sent a signal to the other side.
Listen to this story. Enjoy more audio and podcasts on iOS or Android.

Herman Kahn, one of several inspirations for the title character of Stanley Kubrick’s unmatched treatise on deterrence, “Dr Strangelove”, devised a 44-rung escalation ladder with which to study and analyse the phenomenon. The step from rung nine (“Dramatic military confrontations”) to ten (“Provocative Breaking Off of Diplomatic Relations”), he noted, was the one which marked the point at which nuclear war ceased to be unthinkable.

“Dr Strangelove” is a comedy because Kubrick found the absurdities of such eschatological accountancy and its affectless theorising impossible to put on screen in any other form. That does not mean the concepts the ladder systemised have no meaning. The invasion of Ukraine (rung 12: “Large Conventional War”) has undoubtedly moved the world past the threshold where nuclear war stops being unthinkable; in the words of António Guterres, the secretary-general of the UN, such horrors are “back within the realm of possibility”. The chances of a conflict escalating into a nuclear war are greater than they have been for more than half a century.

As it stands, only one side in the war has nuclear weapons; although Ukraine had Soviet ones stationed on its territory until a few years after it became independent in 1991, but they were never under its political control. Nor, Russian propaganda to the contrary, has it any route to acquiring them. But an adversary without nuclear weapons does not guarantee nuclear restraint. And NATO, which is both supplying Ukraine with weapons and building up its forces in the area, has nukes aplenty.

Vladimir Putin, Russia’s president, has been keen to remind his adversaries of the nuclear risks. In a televised speech at the beginning of the Russian invasion he warned foreign powers who might try to hinder the advance of “consequences that you have never encountered in your history”. On February 27th, after the imposition of unprecedented banking sanctions by Western countries (rung 20: “‘Peaceful’ World-Wide Embargo or Blockade”), Mr Putin gave an order that the country’s “deterrence forces” be transferred to a “special mode of combat duty”.

   Fasten all the triggers

The simplest nuclear scenario sees Mr Putin, if faced with outright defeat in Ukraine, trying to turn the tide by letting off a nuke (rung 18: “Spectacular Show or Demonstration of Force”). Christopher Chivvis, who served as America’s top intelligence official for Europe between 2018 and 2021, says that in various war games held after Russia’s annexation of Crimea in 2014 the Western experts and military officers playing Russia sometimes chose to conduct nuclear tests or a high-altitude detonation of the sort which interferes with communications over a wide area—“Think of an explosion that makes the lights go out over Oslo.”

A wrinkle on this would be for Russia to use a small nuclear weapon in Ukraine and either justify it as a pre-emptive attack on non-existent Ukrainian weapons of mass destruction or claim Ukraine had done it. That would be followed by demands for an unconditional surrender backed by threats of more of the same.

A small nuclear explosion might seem like a contradiction in terms. But Russia and NATO both field “non-strategic” or “tactical” nuclear weapons which do much less damage than the city-destroying ones mounted on intercontinental ballistic missiles. Those strategic nuclear weapons typically have yields measured in the hundreds of kilotons: their blasts are equivalent to letting off hundreds of thousands of tonnes of high explosive. Tactical nuclear weapons can weigh in at a few kilotons, or less. The yield of a B61, an American weapon with a variable yield, can be “dialled down” as low as 0.3 kilotons if it is to be used as a tactical weapon. The explosion of a few thousand tonnes of badly stored ammonium nitrate in Beirut in August 2020 showed how terrible such blasts can be. But they are far less devastating than those of the weapons used in all-out wars.

Russia is thought to have thousands of non-strategic nuclear weapons; it views them as a way of compensating for NATO’s strength in advanced conventional materials such as precision-guided weapons. There are 100-200 B61s at NATO airbases in Belgium, Germany, Italy, the Netherlands and Turkey, despite America's armed forces generally thinking such things of little value on the battlefield. Their presence is held to give those European allies a direct stake in America's nuclear umbrella, thus making it more credible.

The availability of these weapons is part of what makes the second, indirect, route to the use of nuclear arms frightening. This involves Mr Putin broadening the conflict into one in which NATO forces are directly involved in a way that they have so far resisted—not least because of the nuclear risk inherent in such a confrontation.

One fear is that Russia might directly attack arms depots or shipments on the soil of a NATO member state, such as Romania or Poland. Russian spies have covertly attacked such depots in Bulgaria and the Czech Republic in recent years. On March 12th Sergei Ryabkov, Russia’s deputy foreign minister, said arms convoys were “legitimate targets”. If the country thus attacked called on its allies to treat the aggression as a trigger for Article Five, the alliance’s mutual-defence clause, NATO might decide to respond with reprisals against Russian forces in Ukraine, if not against forces in Russia itself.

   The worst fear

Another possibility is that Western countries may act on internal pressure to try to stop the bloodshed, especially if the war in Ukraine escalates—for example with the use of chemical weapons. Spurious Russian allegations that Ukraine has such weapons might set the stage for a false-flag operation that Russia uses to justify yet more harsh retaliation. Such tactics would spread terror among Ukrainian civilians and signal to NATO that Russia intends to stop at nothing. At the same time it would put “immense pressure on NATO to compel Russia by use of force to stop such attacks,” says Oliver Meier of the Institute for Peace Research and Security Policy in Hamburg.

Mr Meier sees “uncontrolled escalation as a result of mishaps, false flags or misunderstood signalling” as the most likely routes to disaster. Mishaps are, after all, a fact of life, and people at or on the edge of a war get nervous. On March 9th, as if to provide a worked example, a mistake during routine maintenance saw a nuclear-capable (but in this case unarmed) Indian missile fired into Pakistan, its nuclear-armed neighbour. India’s sheepish apology on the 11th would have been too little too late if tensions had been high.

Whatever chain of events might bring it about, the irradiation of even a sliver of Ukraine would be a shocking moment for Europe and the world. Western governments would face enormous pressure to respond. Yet to attack Russia in kind (rung 27: “Exemplary Attack on Military”) would be to invite further nuclear use against American and European cities (rung 29: “Exemplary Attacks on Population”). Khan had 15 further rungs in which the adversaries traded forces and cities with ever more abandon. The doctrine of mutually assured destruction suggests that, once cities are being lost, things will quickly get up close to rung 44: “Spasm or Insensate War”.

The alternative of attempting to bring Mr Putin down using only conventional weapons, though, would not necessarily see him abide by the same constraint, especially if the attempt to dislodge him seemed close to success: back to those topmost rungs. But to do nothing might well prove intolerable; the need to show that nuclear weapons did not allow impunity could prove overwhelming.

A series of war games which took place during the Obama administration hint at the range of possible responses. In “The Bomb: Presidents, Generals, and the Secret History of Nuclear War”, Fred Kaplan, a journalist, describes the war gamers’ response to a scenario in which Russia invaded a Baltic state and fired a tactical nuclear weapon at a German base to halt the NATO fightback.

   By the pale afternoon

When one group of generals and senior advisers played out this scenario Colin Kahl, then Vice-President Joe Biden’s national security adviser, argued that it was better to keep fighting conventionally and isolate Russia diplomatically. His advice was taken. When cabinet secretaries and military chiefs played the same game a month later they decided to nuke Belarus, even though it had no involvement in the war.

In all this, it is important to distinguish relative risk from absolute risk. The chances of an escalating confrontation leading to the use of nuclear weapons in Europe are higher than at any time since 1962. That does not mean such a development is likely. For Mr Putin to escalate the war in a way which brings in NATO would be to invite a decisive defeat in Ukraine; to plan on staving off that defeat by nuclear means would be to risk massive retaliation.

But the stakes are higher—perhaps existential—for Mr Putin than for his Western opponents. “Direct confrontation between NATO and Russia is world war three,” warned Joe Biden, America’s president, on March 11th. That made it “something we must strive to prevent”. Mr Putin might think there are rewards to be gained by looking less committed to that prevention.

Thomas Schelling, an economist and nuclear strategist, once observed that deterrent threats were “a matter of resolve, impetuosity, plain obstinacy”. These were not easy qualities to fake, he noted: “It is not easy to change our character; and becoming fanatic or impetuous would be a high price to pay for making our threats convincing.” A man who invades Ukraine without telling most of his ministers or his troops that he is about to do so has already established his character.

For some Western officials, this asymmetry in character and reward underscores the need for a swift settlement even if it favours the Kremlin. Others note that just saying such things gives Mr Putin an advantage that he will press until he is firmly pressed back against. “NATO’s fear of a nuclear exchange as the inevitable [end of the line]…has been ruthlessly leveraged by Putin,” laments John Raine, a former British diplomat. “He has used it to create a very large space in which he can wage conventional war in Europe without a military response from NATO.” The danger is that Mr Putin tries to enlarge that space further—or misjudges its bounds. ■

Мама, мама, война, война!
Эхо в сердце – вина, вина.
Загорелся Херсон к рассвету –
Мне за это прощенья нету:
Подожгла-то – моя страна.

Это с нашего большака
Серых танков течёт река –
Это я их не остановила,
И поднимут теперь на вилы
С нашей улицы паренька.

Мама, мама, из-за меня
Нашим хлопцам кричат – русня,
Убирайтесь, мы вас не звали!
И друзья ночуют в подвале
В милом Харькове – из-за меня.

И в Жулянах горят дома.
Я, наверно, схожу с ума –
С каждым выстрелом по Украйне –
Петербург и Саратов ранен,
И мой дом накрывает мгла.

Это я виновата, я,
Что с убийцею, страх тая,
Проживала в одной квартире:
Вот стоит он мире, как в тире,
Карту комкая и кроя.

Мама, мама, война, война!
Эхо в сердце – вина, вина.
Кто горит, кто убит, кто ранен?
С каждым выстрелом по Украйне –
Убывает моя страна.



https://d1e6t2g7k08m8d.cloudfront.net/a/moi-synovjya-ne-poydut-na-voynu-stihi-k-ukraine-tatjyany-voljtskoy/31735886.html

Читайте на нашем сайте

(Если кто не знает, Марио Корти, итальянец, был директором русской службы Радио Свобода в те былинные времена, когда Радио Свобода было интересным и нетривиальным источником информации. То есть, конечно, эти времена - былинные по сравнению с нынешними, а до того - до того были времена, когда на "Свободе" выступали Синявский и Розанова, Галич и Максимов, а ещё до того были времена, когда на ВВС был Анатолий Максимович Гольдберг... ну да всё равно ж никто не поверит, чего напрасно рассказывать.)

Mario Corti
December 9, 2021

АНТИВАКС ANTE LITTERAM

Тирольское восстание 1809 года. Представляют его как борьбу тирольских патриотов против гнета наполеоновских и баварских оккупантов. Предпочитают умалчивать, что одна из причин восстания (если не главная) было неприятие обязательной прививки от оспы, введённой баварскими властями. Одним из самых ярых противников вакцинации был организатор и руководитель партизанской войны Андреас Гофер, казненный впоследствии в Мантуе.

Утёсов читает "Контрабандистов", via huli_tam

Собака Таня в гостях