Ваша ссылка очень забавна. Я редко спорю с её автором, у нас чрезвычайно разное видение мира. Я не буду тут обсуждать, почему я с ним в этом не согласен, потому что для этого было бы разумно сформулировать гораздо более общее несогласие, а потом уже вдаваться в частности. Но дело в том, что чем вы сейчас занимаетесь? Вы "подвергаете" меня информации, которую я при чтении журнала Витька просто пропустил мимо, вполне осознанно, - а сейчас пришлось прочесть подробно. Я-то не против, но это же против вашей собственной платформы.
Логически же ваше рассуждение порочно в том, что вы смешиваете отсутствующие в русском языке артикли. "Обращение к человеку, который..." Если речь идёт о том, что я обращаюсь к конкретному человеку, о котором мне известно, что он этого не хочет, это одно. Если речь идёт о том, что по какому-то важному для меня вопросу вокруг нет и не может быть ни одного человека, который захотел бы выслушать, это совсем другое. В "нормальном" мире такова участь параноиков; им очень тяжело, их никто не хочет слушать. Ну не только параноиков, ещё остро страдающих виктимностью, нехваткой аффективности, разное. Но они всё же обычно кого-то находят, а параноик нет. (Ну кроме современного русского мира для некоторых конкретных видов паранойи). В сталинское время в таком положении квазипараноика оказывался любой человек, видящий то, что остальные активно и успешно старались не видеть.
Это неприятное чувство. Выросши в послевоенном Советском Союзе, я его не испытывал с такой остротой, конечно: были "свои". Но был случай похожего сомнения в своей адекватности. Однажды я обнаружил, что двое прямых участников некой истории, важной для меня, не помнят ни единой секунды этой истории и думают, что её просто не было. Так, что я усомнился в своей памяти. Мой прошлый мир отличался от прошлого мира других не в смысле восприятия, а в смысле фактов. Довольно жутко, если вы можете себе это представить. Это сравнение воспоминаний происходило в 82 г в эмиграции, когда не было никакой возможности спросить у других, другие были в Советском Союзе. И исключительно благодаря Горбачёву, который с 87 года открыл нам возможность ездить в Россию, я смог спросить, как было дело, ещё у одного человека; случись открытие границы на несколько лет позже, я бы уже не смог, этот человек умер потом. Оказалось, что он слово в слово помнит то, что я. Это было сильным облегчением. Сверка своего восприятия действительности с другими - не замечается как важный процесс, если он идёт нормально. Если его нет - возникает то, что я рассказал.
no subject
Логически же ваше рассуждение порочно в том, что вы смешиваете отсутствующие в русском языке артикли. "Обращение к человеку, который..." Если речь идёт о том, что я обращаюсь к конкретному человеку, о котором мне известно, что он этого не хочет, это одно. Если речь идёт о том, что по какому-то важному для меня вопросу вокруг нет и не может быть ни одного человека, который захотел бы выслушать, это совсем другое. В "нормальном" мире такова участь параноиков; им очень тяжело, их никто не хочет слушать. Ну не только параноиков, ещё остро страдающих виктимностью, нехваткой аффективности, разное. Но они всё же обычно кого-то находят, а параноик нет. (Ну кроме современного русского мира для некоторых конкретных видов паранойи). В сталинское время в таком положении квазипараноика оказывался любой человек, видящий то, что остальные активно и успешно старались не видеть.
Это неприятное чувство. Выросши в послевоенном Советском Союзе, я его не испытывал с такой остротой, конечно: были "свои". Но был случай похожего сомнения в своей адекватности. Однажды я обнаружил, что двое прямых участников некой истории, важной для меня, не помнят ни единой секунды этой истории и думают, что её просто не было. Так, что я усомнился в своей памяти. Мой прошлый мир отличался от прошлого мира других не в смысле восприятия, а в смысле фактов. Довольно жутко, если вы можете себе это представить. Это сравнение воспоминаний происходило в 82 г в эмиграции, когда не было никакой возможности спросить у других, другие были в Советском Союзе. И исключительно благодаря Горбачёву, который с 87 года открыл нам возможность ездить в Россию, я смог спросить, как было дело, ещё у одного человека; случись открытие границы на несколько лет позже, я бы уже не смог, этот человек умер потом. Оказалось, что он слово в слово помнит то, что я. Это было сильным облегчением. Сверка своего восприятия действительности с другими - не замечается как важный процесс, если он идёт нормально. Если его нет - возникает то, что я рассказал.