Интересно. Клячкин для меня чрезвычайно музыкально талантлив — и это очень странно на фоне его полного отсутствия вкуса (хотя полного ли? Он на мой вкус гениально сделал несколько вещей Бродского, это невозможно при отсутствии вкуса, но он тут же делает другое — и всё портит). Музыкально он — в лучших вещах, в том числе иногда с плохим текстом — для меня выдаётся их "них всех". И ещё более странно, у него есть прекрасные собственные строки, даже иногда строфы, но они тонут в море неумелого и неотброшенного.
По сумме, конечно, он Окуджаве в подмётки не годится. Но я его люблю (если выкинуть то, что надо выкинуть).

Я согласен, что Окуджава — музыка. Но это именно бардовское исполнение в изначальном смысле слова (в котором только Окуджава бард, и может быть Галич, а остальные нет), музыка, имеющая целью выделить эмоциональный смысл текста. Я могу напевать мелодии Окуджавы, но я всегда слышу сквозь это текст, он слился. И однако мне орнаментация кажется лишней. Т.е. без неё я его слышу полнее.

В конце шестидесятых я обнаружил, что легко опознаю Окуджаву по орнаментации, её никто другой так не использовал. Достаточно пары тактов. Но за два-три года до того я обнаружил, что безошибочно узнаю Окуджаву по неорнаментированной мелодии (кто-то свистел "Дежурного по апрелю"...) и даже по ритму ("Вы слышите, грохочут сапоги", исполненные на телеграфном ключе в физической лаборатории). Т.е. мелодия — уже Окуджава; зачем добавлять?