Я согласен, что слово "классический" лучше употреблять в общепринятом смысле, и, значит, я его употребил неверно. А вот про то, что "мы вообще не можем знать ничего о мире до своего рождения, так? Конечно, я не специалист по истории биологии, но даже в обычном университетском курсе дают о ней хотя бы некоторое представление." — я не согласен, и сильно не согласен. Я и мои друзья моего возраста и несколько моложе (до десяти лет разницы), скажем, знают о жизни шестидесятых по ощущению, а не по прочитанному. Я не про науку сейчас, я про свойства жизни в те времена. И мы с ужасом видим, что совсем недавняя история — а историю тех времён, которую застали живые ещё и интеллектуально нормальные люди, имеет смысл называть недавней — необратимо потеряна. Она заменена у одних ностальгией по советской власти, а у других — тем, что, как им кажется, неизбежно следует из (правильно) известных им свойств советской власти. Ан оно получается неверно с обоих концов, и не посредине даже, а просто не в ту степь. Часть вещей я просто не рассказываю, потому что они сейчас звучат неправдоподобно, но однако же были правдой. Несколько лет назад под Новый год наша приятельница — лет на 15 моложе меня — сказала "мы ведь носители тайного знания. Умрём — умрёт и оно". И так, к сожалению, и есть. У меня уже перестала кружиться голова от разговоров в сети про те времена.
К науке, конечно, это относится куда меньше. Но я ведь в этой фразе говорил не о науке, а об околонаучной идеологии, а это уже гораздо ближе. Может быть, вы исключение, но мне не кажется: вы продолжаете — ну, если привести пример, вот вам рассказывают о борьбе троцкистов, скажем, с бухаринцами, а вы говорите "ну, это ж достаточно похоже одно на другое, и" — и дальше говорите какую-нибудь фразу, которая верна, но совершенно не может восприняться ни троцкистом, ни бухаринцем. Мы все сейчас знаем, что такое Лысенко, и тогда реальные биологи знали; но и имя, и представления Лысенко воспринимались не как просто чушь, а как агрессивная, отвратительная, очень опасная чушь. И реакцию на слова "наследование приобретённых признаков" во второй половине шестидесятых — когда я уже мог её отследить — я помню, это реакция в совсем другой эмоциональной тональности. Так что же, вас учили на факультете истории околонаучной эмоции? Не думаю. В каких книгах это было? Ну уж точно не в научных, в научных этому места нет и правильно, что нет. То есть в истории науки в некотором смысле ситуация хуже, чем в просто жизни. В просто жизни есть и фильмы, и книги, и живые люди, и беда только в том, что их не смотрят, не читают и не слушают; а в истории науки часто концов не найти. (В физике тридцатых годов — иногда куски истории необратимо потеряны, если речь идёт не о публикациях, а о разговорах). (А в литературе, кстати, узнаем ли мы, какой стих написал Хвост, какой Волохонский, а какой — вместе? Не думаю).
no subject
А вот про то, что "мы вообще не можем знать ничего о мире до своего рождения, так? Конечно, я не специалист по истории биологии, но даже в обычном университетском курсе дают о ней хотя бы некоторое представление." — я не согласен, и сильно не согласен.
Я и мои друзья моего возраста и несколько моложе (до десяти лет разницы), скажем, знают о жизни шестидесятых по ощущению, а не по прочитанному. Я не про науку сейчас, я про свойства жизни в те времена. И мы с ужасом видим, что совсем недавняя история — а историю тех времён, которую застали живые ещё и интеллектуально нормальные люди, имеет смысл называть недавней — необратимо потеряна. Она заменена у одних ностальгией по советской власти, а у других — тем, что, как им кажется, неизбежно следует из (правильно) известных им свойств советской власти. Ан оно получается неверно с обоих концов, и не посредине даже, а просто не в ту степь. Часть вещей я просто не рассказываю, потому что они сейчас звучат неправдоподобно, но однако же были правдой. Несколько лет назад под Новый год наша приятельница — лет на 15 моложе меня — сказала "мы ведь носители тайного знания. Умрём — умрёт и оно". И так, к сожалению, и есть. У меня уже перестала кружиться голова от разговоров в сети про те времена.
К науке, конечно, это относится куда меньше. Но я ведь в этой фразе говорил не о науке, а об околонаучной идеологии, а это уже гораздо ближе. Может быть, вы исключение, но мне не кажется: вы продолжаете — ну, если привести пример, вот вам рассказывают о борьбе троцкистов, скажем, с бухаринцами, а вы говорите "ну, это ж достаточно похоже одно на другое, и" — и дальше говорите какую-нибудь фразу, которая верна, но совершенно не может восприняться ни троцкистом, ни бухаринцем. Мы все сейчас знаем, что такое Лысенко, и тогда реальные биологи знали; но и имя, и представления Лысенко воспринимались не как просто чушь, а как агрессивная, отвратительная, очень опасная чушь. И реакцию на слова "наследование приобретённых признаков" во второй половине шестидесятых — когда я уже мог её отследить — я помню, это реакция в совсем другой эмоциональной тональности. Так что же, вас учили на факультете истории околонаучной эмоции? Не думаю. В каких книгах это было? Ну уж точно не в научных, в научных этому места нет и правильно, что нет. То есть в истории науки в некотором смысле ситуация хуже, чем в просто жизни. В просто жизни есть и фильмы, и книги, и живые люди, и беда только в том, что их не смотрят, не читают и не слушают; а в истории науки часто концов не найти. (В физике тридцатых годов — иногда куски истории необратимо потеряны, если речь идёт не о публикациях, а о разговорах). (А в литературе, кстати, узнаем ли мы, какой стих написал Хвост, какой Волохонский, а какой — вместе? Не думаю).