Тут очень странно, про табу. В 86 году, уже при Горбачёве, но когда было неясно, что будет, в Ратгерс приехал физик из ин-та Иоффе, которого я хорошо знал. Нас в Союз ещё не пускали и вовсе не казалось, что когда-нибудь пустят (пустили в конце 87го). Мы ходили по коридору и разговаривали, и он инстинктивно понижал голос в каких-то местах. Я удивился, мы ж в Америке. Ну, это, сказал он, вряд ли когда-нибудь пройдёт. Так вот, говорю как внешний наблюдатель: в начале 90х полностью прошло. Я приезжал в Питер и Москву, и все говорили громко о чём угодно и что угодно. Я аж удивлялся, потому что я тогда ему поверил. А потом возникло снова, и, может быть, кажется, что и не пропадало.
no subject
В 86 году, уже при Горбачёве, но когда было неясно, что будет, в Ратгерс приехал физик из ин-та Иоффе, которого я хорошо знал. Нас в Союз ещё не пускали и вовсе не казалось, что когда-нибудь пустят (пустили в конце 87го). Мы ходили по коридору и разговаривали, и он инстинктивно понижал голос в каких-то местах. Я удивился, мы ж в Америке. Ну, это, сказал он, вряд ли когда-нибудь пройдёт. Так вот, говорю как внешний наблюдатель: в начале 90х полностью прошло. Я приезжал в Питер и Москву, и все говорили громко о чём угодно и что угодно. Я аж удивлялся, потому что я тогда ему поверил. А потом возникло снова, и, может быть, кажется, что и не пропадало.